Давно уже меня не посещали такие сны.
читать дальшеОчередной Апокалипсис, который в моих снах приходит очень реалистично и без красоты спецэффектов.
Начинается пожар. Частный сектор города с березками, огородами и заборами из подручных метериалов охватывает стена огня. Люди бегут, кто-то кричит мне, что нужно спасаться. Я знаю, что это не просто пожар, а начало конца. Я выбираюсь на холм, с которого видно, что ничто никогда не будет прежним, пусть даже этот пожар ничто по сравнению с обычным лесным пожаром. Со мной что-то случается и я переношусь в другую версию этого мира, но он тоже гибнет, на сей раз от воды. Холм тут настолько высок, что скорее напоминает скалу или часть вала, так что спастись удается и мне и горстке людей. Люди все маленькие, будто я все время смотрю на них как-то сверху и сбоку, мозг, видимо, не может представить себе эффектный потоп, поэтому все вокруг просто наполняется водой, не больше, чем в простом местном наводнении. Однако "конец" во снах, это всегда осознание, а не картинка.
Короче, я возвращаюсь в огненную версию, но ошибаюсь временем. Прошло 2 года.
Город зарос молодыми побегами ив и сирени. Дома разрушены весьма живописно - почти как в Сублюструме - выбиты части бетонных коробок, кругом висит арматура, старые вековые деревянные дома обуглились, но местами остались стоять. Я пускаюсь в долгий путь, наблюдая за этой жизнью.
Население весьма живописно.
Людей мало. Они мало общаются между собой и многие все еще пребывают на разных стадиях шока. Все молодые - старики погибли, многие взрослые смогли только спасти детей, но сами не спаслись. Население делится на горожан и сельских. Различие только в том, кто где хочет жить. На обрабатываемой земле, в хибарках живет относительно спокойный, адекватный народ семьями. Они стараются вырастить урожай, собирают весь мусор вокруг, шьют из всего удобную, теплую одежду, готовятся к зиме, стараются восстановить какой-то порядок жизни. Среди них, правда, тоже встречаются отшельники, сумасшедшие и бродяги, но семьи сторонятся таких людей и стараются выпроводить их. Что странно - насилия нет. Никто не ворует и не убивает. Добра пока много, почему-то никто практически не ест и не ищет пищу. Сельские выращивают что-то, но иногда кажется, что они просто возделывают землю по памяти или по собственному представлению о сельском хозяйстве. Их лица задумчивы и суровы такой напускной серьезностью, будто они показывают всем, что находятся в своем уме и при деле.
Горожане более разнообразны.
На верхних этажах разрушеных домов живут общинами. Если задать голову вверх, то можно представить, что ничего не случилось, жизнь идет своим чередом. Мамаши кричат на детей, вешают белье, ругаются с председателями, шьют, готовят, и проч. Разница в том, что они не спускаются вниз, на землю, усеянную обломками бетонных блоков, остовами машин и кочующими поодиночке и группами людей. Люди верхних этажей устроены в жизни и могут забыть о том, что случилось, пока у них есть еда, чтобы готовить и белье, чтобы стирать. Странно было слушать мамашу, жалующуюся на необходимость ручной стирки, сидя с двумя молодыми людьми, бродягами с задумчивыми глазами, ищущими тряпки на онучи. Когда я спросила их, где они собираются зимовать или хотябы ночевать, они только улыбались и шли вперед, куда глаза глядят. Таких потерянных было много, разных возрастов. Они ютились по разломанным первым этажам, иногда сходились в семьи и пары, но все вместе были какие-то отмороженные. Думаю, общество отгородилось от них без насилия, одним только равнодушием.
Один странный мужик, лет 45, приютил нас в своем фантастическом жилище, напоминавшим гнездо - качающаяся на арматуре бетонная клетка, набитая хламом. Хлам он никак не применял в дело, но собирал из идейных соображений, а дома ходил голый, экономя одежду. На страннлости его никто внимания не обращал, мои бродяги вообще ничего вокруг не замечали.
Таким образом я пространствовала несколько месяцев, иногда одна, иногда в группе...
Помню одну забавную тетушку с нижних этажей. Ее квартира не сильно пострадала и она вела образ жизни жительницы "верха". Она вязала каких-то гротескных петухов на чайники, наволочки для думок, игрушки - все из толстого акрила ярких цветов. Она улыбалась и пела, накинув на плечи ажурную шаль из такого же нелепого акрила, сидя у окна с вибитой рамой так, как будто это был ухоженный балкончик. Свои изделия она раскладывала прямо на зеленой траве. Не на продажу, торговли в этих местах и вовсе не было, а просто так. Может это был ее способ жить.
Странно, что вокруг не было гнили и разложения, вокруг был только негниющий мусор, как будто все это было заморожено вместе с мозгами населения.
Еще помню, как шла за девушкой с белыми как снег волосами и в белой одежде, местами ставшей лохмотьями. Она была из секты, позже я видела других таких же девушек. Они пели и жгли свечи с лицами, полными покоя и блаженства. Каждая жила сама по себе и только в определенное время приходила к "службе". Их одежда была порвана, потому что все они пролезали в свое место сбора через окно с торчащими обломками прутьев - дверь давно завалило. Кто-то из них был тощее привидения, но та, за которой я шла, была сильная, в обмотках-онучах на ногах и явно занималась добывательством.
Мы недолго жили рядом с их молельней, однажды к нам пришла женщина с рюкзаком и много распрашивала о этом культе. Она призналась, что теперь ей негде жить и она хочет уйти к ним, как раньше уходили в монастырь, надеясь на прозрение и помощь их общины. Женщина казалась благоразумной. По крайней мере она имела планы, в отличие от прочих, плывущих по течению. Я ничего не знала о культе, но все же посоветовала ей примкнуть к сельской семье или найти кого-то адекватного и обустроится на хорошем месте. Но тут моя речь наткнулась на стену - женщина тоже была потерянной, как и все они, нищие, среди роскоши пустых домов и брошенного имущества.
Им было не за что воевать и нечего красть, ведь они просто подбирали с земли и бросали на ту же землю. Не было дефицита и люди не видели ценности в вещах, хотя их тело нуждалось в них. Никто не сидел в роскошных покоях, пользуясь остатками удобств, люди или брели в поисках себя или создавали имитации прежних объединений, играя в воспоминания.
Мужчин было мало, видимо, спаслись не многие. Большая часть была на верхних этажах, еще часть - среди сельских. Самая малая - среди оседлого нищенства, среди сумасшедших и потерявшихся. Этих я наблюдала больше всего. Женщины были деловитые: даже потерянные, многие пытались прибраться вокруг или организовать быт на кратких стоянках.
Иногда на нас, бродяг, нападал страх и мы уходили с дорог и прятались. Временами по дорогам катились диковинного вида машины - кто-то находил себя в конструировании таких вот монстров. Мы не боялись нападения врагов, но вокруг все еще было много одиночек-сумасшедших, в том числе буйных. Это было опасно.
Со временем мне на глаза стали попадатся подростки с мешками и самодельным оружием - розочками, наточенными ножами и проч. Они выглядели уверенными и умелыми. Никто не нападал - все эти опасные предметы служили для извлечения необходимого материала. Кажется начался процесс приспособления - люди освоились, начали выбирать из мусора нужное, что-то стало труднее добыть, мозги брошенных сынов Конца начали работать.
Ба! Тут и до насилия недалеко. С окраин к нам начали приходить сельские на дневные рейды. Они шли группами, с котомками, сумками, рюкзаками и посохами. Собирали подходящий материал, действовали организовано. В группах были лидеры.
Вот молодой парень заговорил с ними, явно желая вступить в их ряды. Первый осмысленный контакт на моих глазах! После переговоров его взяли. Женщина с суровым, обветренным лицом переодела его из обрывков одежды добываек (штаны и тряпки для защиты от камней ) в толстые теплые одежды сельских. Я с обреченностью думала о скорых конфликтах сельских продотрядов с городскими бродягами. Ребят пора организовывать, иначе они организуются сами, в банды мародеров, которые будут грабить устаканившихся бродяг нижних этажей.
На этом я проснулась